В политической теории ХХ века формируется идея, концепт и этико-политическая ценность гражданского неповиновения. ГН определяется как политическое действие, выражающееся в намеренном и открытом нарушении закона ради инициирования изменений в законодательстве или политике правительства, которые воспринимаются гражданами как несправедливые и нелегитимные. Как определяет его Джон Ролз, ГН - это сопротивление несправедливости способами, хотя и противоречащими закону, тем не менее в рамках верности правопорядку; неповиновение отдельному закону при верности законодательству и принципу верховенства права. В рамках этой логики, ГН оправдано каждый раз, когда имеет место несправедливость или нарушение принципов социальной кооперации.
Гражданское неповиновение, согласно авторам его концепции, возможно только в (dissent - морально достойном) демократическом обществе, поскольку в авторитарном обществе протест будет в любом случае подавлен. ГН должно удовлетворять нескольким условиям: оно должно быть публичным, ненасильственным, рационально обоснованным, апеллировать к чувству справедливости большинства, и протестующие должны быть готовы понести наказание.
Одним из основоположников практики гражданского неповиновения считается Генри Торо, который в 1846 году открыто отказался платить налоги в знак протеста против войны США с Мексикой. В известном трактате «О долге гражданского неповиновения» этого же года он писал: «У меня нет охоты прослеживать путь моего доллара, если бы даже это было возможно, пока на него не купят человека или ружье, чтобы убить человека, — доллар не виноват, — но мне важно проследить последствия моего повиновения». Торо посадили в тюрьму, чему он был даже рад, поскольку считал, что "при правительстве, которое несправедливо заключает в тюрьму, самое подходящее место для справедливого человека—в тюрьме". Таким образом, он показал, что отказ от уплаты налогов может стать важным средством противодействия несправедливой политике государства и основой ненасильственной, мирной революции.
Позже в работе "On Civil Disobedience" (1969) Ханна Арендт писала, что время для ГН наступает всякий раз, когда демократические институты выявляют свою незастрахованность от злоупотреблений и неспособность сохранять изначальные условия основанного на взаимности контракта, т.е. «когда институты истеблишмента оказываются недееспособны, либо когда авторитет власти теряет свою силу».
Систематическую концептуализацию это понятие получило в работе Джона Ролза "Теория справедливости" (1972), где он описывает предпосылки и условия для ГН, а также его значение для современного демократического общества. В его теории, акт ГН оправдан всякий раз, где «неподвижное и апатичное большинство» не реагирует ни на какие другие формы выражения протеста. Более того, ГН является не разрушительным, а конститутивным для современной демократии, это «один из способов стабилизации конституционной системы, хотя по определению нелегальный. Наравне со свободными выборами и независимыми судами, в которых воплощается конституционное право, ГН, когда оно обосновано и держится в должных рамках, способствует укреплению справедливых институтов. Участвовать в оправданном ГН – значит способствовать установлению стабильности в демократическом обществе».
В 1985 году в статье "Civil Disobedience: Litmus Test for the Democratic Constitutional State" Юрген Хабермас продолжил идею Ролза и показал, что «любая конституционная демократия, которая уверена в своих ценностях, воспринимает (должна воспринимать - Т.В.) ГН как нормальный – ибо необходимый - компонент своей политической культуры». В этом рассуждении он критиковал утопию современного демократического государства, которая выражается в желании абсолютной безопасности и однозначности, и как следствие - в инерции институтов и в репрессивных по отношению к меньшинствам решениях большинства. В его логике, право на открытый гражданский протест - это лакмусовый тест для моральных оснований демократии, который выявляет границы мажоритарного правления.
Это если говорить о праве нарушать закон. Об обязанности нарушать закон можно говорить только в моральном смысле. Эти случаи рассматривала, например, Ханна Арендт в работах "Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме", "Организованная вина" (см. книгу "Скрытая традиция") и "Личная ответственность при диктатуре" (см. книгу "Ответственность и суждение"). Она разбирала парадокс нацистской Германии, в которой многовековые моральные ценности гуманистического человечества вошли в противоречие с законодательством Третьего Рейха. Постфактум юридическая система столкнулась с парадоксом: в послевоенном нюрнбергском процессе нацистских преступников пришлось судить за то, что они исполняли закон, действительный для нацистской Германии. В логике Арендт, в условиях, когда действующий закон оказывается очевидно бесчеловечен и аморален (право и даже обязанность убивать евреев, насиловать евреек, доносить друг на друга, преследовать инакомыслящих и т.д.), люди должны были отказаться ему подчиняться, пусть даже ценой смерти. Или, по крайней мере, они должны были устраниться от всякой публичной и политической деятельности, чтобы сохранить себе жизнь, но при этом не подчиняться бесчеловечным законам нацистского режима. В авторитарных обществах это крайне проблематичная дилемма, однако Арендт полагает, что в данном случае мы вынужденно выбираем между быть-убитым или быть-убийцей, и ее выбор - не в пользу второго.
Очень хорошо эта дилемма показана в фильме грузинского режиссера Гелы Бублуани "Тринадцать" (2005), где герой, случайно попав в преступное мафиозное сообщество, оказывается перед выбором: стрелять в человека методом "русской рулетки" по законам этого преступного сообщества или быть убитым его организаторами. Он выбирает стрелять, и это решение режиссер помещает в перспективу христианской этики.
В современных гибридных (авторитарно-демократических) сообществах мы нередко оказываемся перед выбором: поддерживать преступный режим или нарушить закон, подвергнув себя возможности наказания/исключения из сообщества. Представление о долге нарушить (преступный) закон появляется у людей с обостренным чувством морального и правого гражданского самосознания. И, напротив, нежелание идти против узаконенной воли власти, как бы ни были нелегитимны ее основания, более свойственно парохиалам (приспособленцам к комфортным условиям сообщества) и подданным, для которых важнее сохранить status quo в рамках действующего режима.