Иногда узнать это бывает очень просто: если сохранились записи. Так, например, мы располагаем свидетельствами того, что Набоков и Лев Толстой употребляли «йогУрт», а не «йОгурт», как мы сейчас. Некоторые ещё помнят, как о «йогУрте» говорили их бабушки и дедушки.
Если же записей нет, то помогает восстановить старшую произносительную норму поэзия, точнее, поэтические размеры и рифмы. Эти случаи школьные учителя привыкли называть «поэтическими вольностями», но на самом деле это ценные свидетельства о прежних временах.
Например, сегодня кто-то «вАрит» суп, а раньше бы сказали: «варИт». И у Пушкина в «Медном всаднике» мы прочтем:
Остров малый
На взморье виден. Иногда
Причалит с неводом туда
Рыбак, на ловле запоздалый,
И бедный ужин свой варИт.
Сегодня мы слушаем «мУзыку»:
В минуты мУзыки печальной
Я представляю желтый плёс,
И голос женщины прощальный,
И шум порывистых берёз
(Н.Рубцов).
А предки наслаждались «музЫкой», чему также немало поэтических свидетельств.
Сегодня вряд ли кто-то уже скажет «фОльга» (от польского folia), привычным стало произношение «фольгА». А в «Словаре ударений русского языка» И. Л. Резниченко мы найдем примеры соответствий как старшей, так и младшей нормы: если у Пастернака стыдливая скромница появляется в «фОльге лиловой и синей финифти», то у Ахмадулиной уже «дико и нежно сверкает фольгА на каждом углу и в окне магазина».
То, что мы сегодня считаем просторечием, раньше соответствовало литературной норме. Например, произношение «библиОтека». Воспоминания о нем хранят и уездных барышень альбомы из «библиОтеки чертей» из пушкинского «Евгения Онегина», и строки Брюсова:
Власть, времени сильней, затаена
В рядах страниц, на полках библиОтек…
Кстати, младшую, разговорную норму слова договор, зафиксировала Ольга Берггольц, которую мы вряд ли упрекнем в безграмотности: «Я дОговор наш не нарушу», писала она в одном из своих шедевров любовной лирики.