Теперь Кью работает в режиме чтения

Мы сохранили весь контент, но добавить что-то новое уже нельзя

Каковы основные положения теории критики насилия?

ФилософияНаука
Daria Demekhina
  · 6,1 K
д. филос. н., ст.н.с. ИФ РАН, член редколлегии философского журнала "Логос"  · 1 дек 2015

У философии есть нерешенные и, возможно, нерешаемые в ее дисциплинарных рамках проблемы. Центральной из них выступает проблема насилия. Мы имеем в виду метафизическую проблему насилия, а не только бытовое насилие повседневной жизни с которым ежечасно сталкиваемся и постоянно практикуем сами. Речь идет о концептуальном уровне проблемы, исходящем из предположения, что насилие задает чуть ли не правила нашего мышления и определяет само наше существование. Но если разум носит насильственный характер, тогда у нас нет средств выйти из наметившегося здесь круга. Парадокс состоит в том, что философы и вообще ученые, с одной стороны, претендуют на трансцендентальный, универсальный или объективный характер своих суждений, а с другой – сплошь и рядом вынуждены признавать определяющий научную истину порядок насильственного бытия, по отношению к которому мышление предстает лишь легитимирующей и даже усиливающей его функцией. В этом смыcле требуется своего рода (психо)анализ – аналитическое исследование основных научных и философских дискурсов, который позволил бы добраться до природы насилия, до смысла его понятия и оценить возможности его ненасильственной модификации и принципиального устранения в научной мысли и общественной жизни.

Соответственно концептуальная критика насилия не сводится к правовому преследованию или моральному осуждению конкретных насильственных действий, а нацелена на выявление трансцендентальных условий возможности этого явления, или скорее его "невозможности" в контексте антропологических, эпистемологических и онтологических философских теорий. Другими словами критика насилия в подобном квазикантианском ключе не удовлетворяется насильственным ответом государства на случаи его неоправданного применения со стороны якобы не имеющих на это прав субъектов, или рассмотрением его как оправданного средства достижения псевдосправедливых целей, а задается вопросом о происхождении и статусе самого права на насилие на уровне его средств и условий его легитимации в истории и актуальной политико-правовой практике.

Традицию критического анализа понятия насилия открывает ряд авторов начала XX в. Это прежде всего Жорж Сорель (Размышления о насилии, 1908), Эрнс Блох (Geist der Utopie, 1918) и Вальтер Беньямин (К критике насилия, 1921). В рамках этой традиции интересующее нас понятие рассматривалось в контексте различий провоустанавливающего и правоподдерживающего насилия, буржуазной политической и всеобщей пролетарской забастовки, грабительского (военного) насилия и ненасильственных средств улаживания социальных конфликтов, чистого («божественного») и мифического насилия, и т.д.

Философия в критическом режиме, в том ее понимании, к которой принадлежат перечисленные выше авторы не принимает насилие в качестве нейтрального предмета познания, который остается лишь каким-то образом объяснить. Она пытается концептуально обосновать альтернативный вариант – гипотезу «иной», различающей природы сознания и языка, носящей магико-миметический характер, по сравнению с которой два других варианта сводятся к попыткам установить власть над сознанием человека и его телесной природой в их бесконечном переподчинении. Таким образом проблема насилия предстает как спекулятивная, но в отличие от метафизических постановок вопросов о первоначале, основании, бытии и происхождении, формулируется как политико-эстетическая проблема различия (Хайдеггер-Делез), а ее решение оказывается одновременно спекулятивным и экзистенциальным, философским и политическим, коллективным и частно-индивидуальным (Арендт-Левинас-Деррида-Агамбен).

Обыденное представление о насилии как проявлении «злой природы» человека, закрепленнное в рамках религиозно-идеалистической картины мира в образах олицетворения зла или идеи свободного выбора, оправдывает любые его проявления, носящие в основном теологический и юридический характер. С другой стороны, его вульгарно-материалистическая постановка, также поддерживая тезис «злой природы», связывает насилие с животным происхождением человека, по отношению к которому сознание или разум выполняют роль законодателя, судьи или надсмотрщика. Эти два (слабо)философских представления о природе насилия сходятся в идее перевоспитания или постепенной гуманизации человека в истории силами государственных институтов.

Постановка вопроса о насилии как критико-познавательной, т.е. квази-трансцендентальной проблемы изначально сталкивается с неразрешимыми трудностями, ибо любая попытка понять насилие на уровне условий его возможности граничит с его моральным оправданием и принятием в качестве условия самой способности думать, писать и говорить. Поэтому для Левинаса, например, решение проблемы насилия могло быть только дискурсивным, а этос не-насилия закреплялся им за сферой божественного. Подход Беньямина предполагал придание статуса «божественного» самому насилию, сопровождаемому материалистическим переосмыслением теологии. Это в частности означало, что бог в рамках политико-теологической системы координат, то есть самоописания человеческого общества в языке иудео-христианской традиции и исторического материализма, может быть интерпретирован как насилие в точном смысле божественное, то есть несводимое к природной субстанции или способностям субъекта. Насилие выступает у Беньямина как соотносительное, опосредованное понятие, требующее критики с моральной точки зрения (понятия справедливости) и принципиальной концептуальной стороны как «чистого» ненасильственного средства урегулирования социальных конфликтов.

Современными философами (А. Бадью, Этика. СПб, 2006; Сл. Жижек, О насилии. М., 2010; Дж. Агамбен, Homo Sacer. Суверенная власть и голая жизнь. М., 2011) предпринимаются попытки уйти от исключительно негативного рассмотрения насилия, и взглянуть на само это понятие как на результат своего рода социального исключения-запрета. Жижек в этой связи говорит о сложном взаимодействии субъективного, символического и объективного (системного) насилия, противопоставляя последнему насилие революционное, не использующее для своих целей государственный аппарат. Агамбен сосредотачивается на понимании насилия как средства, носящего не столько «чистый», сколько очищающий характер. Оба автора признают наследование Беньямину, который первым указал на нечто подозрительное, «подгнившее» в праве, то, что выводит его из не-права – произвола, и что в конечном итоге разрушает и право, и государство, поддерживая круговорот насилия в природе и истории. Он противопоставлял ему эзотерическое понятие чистого «божественного» насилия и аналитику чистых ненасильственных средств разрешения конфликтов, осуществляемую в понятии техники беседы (слова), и всеобщей пролетарской забастовки, переходящей в революцию или апокалипсис.

Также следуюет отметить концепцию "миметического насилия" французского мыслителя Рене Жирара, которая с антропологи... Читать дальше