Способов взаимодействия много, просто не все они идентифицируются как способы взаимодействия.
Вы взаимодействуете с работой когда взаимодействуете с чем-либо в смежном контексте. Я когда-то писал об околоабстрактных этюдах Козенса, где ландшафт конструировался из ряда случайных пятен – очевидно, что реальная геология так не работает, но побочный эффект в том, что человек становится способен и реальный пейзаж воспринимать как набор пятен. Это работает со всей пейзажистикой, Козенс просто очень наглядный.
Вы взаимодействуете путем копирования и каталогизации. Одиночное действие может быть маловажным, но вопрос только в масштабах: беглый взгляд на архив Эллкока позволяет предположить цифру в 40-50 тысяч изображений, раскиданных по тематическим альбомам от текстильных паттернов и комиксовых цитат до тантрической акварели и ударов молнии. Это взаимодействие как минимум тем, что оно расширяет формы существования этих работ.
У этого есть и более интимные формы. Я постоянно перепроговариваю что-нибудь из застрявшего в голове: Бродского, Элиота, либретто к "Гимну радости" Бетховена, что пойдет. Это не созерцание и не цитирование – скорее, это форма ментального трибьюта, почти как в молитве, но без конкретного адресата.
Похожим образом работают и другие формы воспроизведения – переводы, цитирование, расшар на фейсбуке. Когда я начинал заниматься каллиграфией, я переписывал по 50 раз одни и те же cтрочки из разных текстов (монолог Ричарда II, "Фугу смерти" Целана, "Прыг-скок"), когда начал копать древнегреческий – переписывал первую песнь Илиады. Даже когда строчки уже хорошо получались, я продолжал время от времени делать новые копии просто потому что это приятно, блин. На каком-то сугубо личном уровне то, что человек перепишет от руки несколько раз, въедается в него глубже, чем если он просто на это посмотрит.
Другой формой взаимодействия является критика, в широком смысле – любая попытка что-то сформулировать о тексте или картине. Когда Блум пишет о западном каноне, он не столько прославляет западный канон, сколько реализует саму идею канонизации: постоянный диалог современности с прошлым, по цепочке от одного текста к другому. Это же делает любой человек, советующий кому-нибудь выставку или книгу: от него требуется импровизация, краткое описание, подходящее для конкретного собеседника. Это немаловажные вещи: любое упоминание это частичная инкарнация первоистоника. Гитлер.
Наконец – вы можете работать в музее. Например, грузчиком. Носить Мадонну на руках. Я серьёзно: самое занимательное время для посещения аукционных превью это вечер последнего дня выставки, когда работы начинают снимать со стен, паковать, готовить к транспортировке. Мы все знаем, что это предметы, но в условиях "руками не трогать" их предметность особо не проступает, о ней забываешь. Поверьте человеку, который возил металлические скульптуры в общественном транспорте – такой род близости преображает работы.
Ну и в конце концов, Феофан Грек в "Андрее Рублеве" говорил, что придавливает неудавшимися иконами квашеную капусту. Это смешно потому что правда.
Просто. Отлично. Спасибо.