Поскольку мы обсуждаем не мысль одинокостоящую, а цитату, не помешает упомянуть источник. Она из разговора с поэтом и переводчиком Антоном Нестеровым в журнале “Контекст” в 2000-м году. То есть, это разговор между коллегами, но предполагающий последующую публичность.
К теме конца поэзии разговор переходит с вопроса о социальных масках и склонности людей сбиваться в стаи (формулировка А.Н.), так что поэзия “голого слова” является своего рода ответной реакцией. Далее и без особенного перерыва постулируется, что:
• Подобная методика письма происходит из чувства бессилия;
• В поэзии по-настоящему интересна личность;
• Чистое слово ведет к потере индивидуальности;
• Поэтому конец. Почему-то это повторяется пять или шесть раз в разных репликах.
Я бы сказал, что у этого утверждения есть несколько риторических, несколько исторических, и наконец несколько поэтических багов.
Стремление к голому слову приписывается молодым поэтам, под которыми, видимо, подразумеваются поэты ранних 2000-х, хотя позже Шварц таки поминает эксперименты Паунда восьмьюдесятью годами ранее — по-видимому подразумевая имаджизм, хотя по выражению кого-то из западных коллег, Паунд был имаджистом от силы недели три. Утверждение тем более странное, что имаджистские тексты Паунда, Уильямса или H.D. демонстрируют все оттенки индивидуального стиля, и уж Паунда как личности в его творчестве было более чем достаточно.
В общем, мне трудно сказать, что именно подразумевается под голым словом, и его отношением с толпой и авторством. Нестеровское определение голого слова как избегающего авторской эмоциональной артикуляции никак не проясняет дела, поскольку трудно утверждать существование подобной поэзии за пределами радикального концептуализма, которого в поэзии никогда не было много.
Еще большая проблема возникает с утверждением о том, что в поэзии интереснее всего личность. Не стихи? Мы ничего не знаем об историческом Гомере, авторах Эпоса о Гильгамеше, Песни Песней или Псалмов Давида. Мы почти ничего не знаем о девяти лириках. Наши сведения о родоначальниках современной литературы — Сервантесе и Шекспире — также весьма обрывочны. Иными словами, если мы ставим личное во главу литературных критериев, то практически всему западному канону до 18-го века должно быть нечего нам предложить. Или так, или мы вынуждены додумывать, кем был Гомер как личность.
С утверждением есть и другая проблема. Ошибается ли человек, исследующий народную литературу, анонимные священные тексты, песни, сказания, или даже просто поэзию неевропейского канона, никогда особенно не интересовавшуюся автором как личностью, даже если автор привносил в свое письмо совершенно личные, экспрессионистские свойства? Мир литературы гораздо больше романтического мифа об авторе как о мере вещей — а если уж мы воспринимаем этот критерий как неизбежный, то мне трудно представить, как можно обвинить западную послевоенную литературу в недостаточной личностности. Плат, Эшбери, Гинзберг, Хеджинян и т.п. — их тексты легко идентифицировать просто по первым строчкам, именно за индивидуальность.
Что приводит меня к главному вопросу относительно данного разговора, а именно кому это все говорится.
Абсурдность и недоказуемость всех этих постулатов в рамках истории или литературоведения заставляет предположить, что их мотивация даже не идеологическая, а эстетическая — говорить о конце поэзии просто потому что хочется так сказать. Стремление старого апостола застать конец света путем рассказа о конце света. С учетом журнальной аудитории — обращаясь в первую очередь к другим авторам, молодым и оставшимся.
В такой призме все это выглядит… просто несколько несерьезным.
Я никогда не встречался с Еленой Шварц, так что не представляю ее в личном общении, и не могу сказать, насколько ее обычная форма общения отличается от данного интервью. Поэты многое говорят из поэтических соображений, они даже не обязательно всегда в это до конца верят. Составление формулировок это часть общей работы.
Но мне трудно представить, что условный молодой автор должен для себя вынести, узнав, что Елена Шварц объявила конец поэзии. Тем более если это было объявлено около двадцати лет назад.