— Давайте перейдем к залоговым аукционам. Я уже поговорил на эту тему с Кохом и Алексашенко, и вы все втроем говорите, что иностранцы не больно-то и хотели приватизировать компании и участвовать в аукционах. Почему тогда напрямую был прописан запрет на их участие, если они не хотели? Иностранцев именно не пускали. Были также конфликты по допуску российских инвесторов. Альфабанк, Инкомбанк напрямую обвинили вас, что их не допускают до аукциона по «Юкосу». Вы в интервью «Коммерсанту» фактически признали, что у вас были с ними некоторые договоренности, чтобы аукцион прошел спокойно, которые они решили нарушить. Почему участники конкурсов, огораживали свои делянки, не допуская никаких участников из вне?
Это было не то что совсем не так, но это было не совсем так. Начнем с иностранцев. Непривлечение иностранцев — это была вообще не наша позиция. Это была позиция правительства, потому что они считали, что если они впишут в разрешение иностранцев, то коммунисты, которые на тот момент имели очень серьезное политическое влияние, сделают им импичмент. Поэтому это все прописывалось. Хотя, нам, конечно, говорили, что если мы сможем привлечь иностранцев так, чтобы они были у нас за спиной, то пожалуйста. Я разговаривал с иностранцами, они мне сказали: Вы что, с ума сошли? У вас завтра коммунисты к власти придут, а вы хотите, чтобы мы немаленькие деньги занесли. Речь шла о сотнях миллионах долларов. А мне не хотелось перед выборами, на которых должны были победить коммунисты, оставаться с голой жопой. У нас же выгребли все, у нас выгребли деньги под ноль. Теперь то, что касается этого конкурса.
В конце девяносто пятого года была огромная проблема, связанная с тем, что вот эти системообразующие предприятия находились в крайне печальном экономическом положении, и их руководство перекладывало ответственность за это на правительство. Правительство, естественно, опасалось, что в момент выборов возникнут забастовки и тому подобное. И поэтому правительство пригласило тех, кого оно считало достаточно эффективными предпринимателями, и предложило список предприятий, которые находятся в жопе. Говорят: «Ребят, у вас сейчас есть возможность взять эти предприятия, но вы должны обеспечить, чтобы никаких забастовок там не было». Но при этом было условие, что правительство политически неспособно снять генеральных директоров. Это был девяносто пятый год. Тогда Потанин был вице-премьером, это его идея была. Правительство политически было не способно снять гендиректоров. «Вы, ребят, должны сами прийти и договориться с генеральными директорами», — говорили они нам. Чтобы генеральные директора предприятий пришли к нам в правительство и попросили, чтобы их предприятие было выставлено на приватизацию. Вот было условие. Поэтому из всех предприятий было отобрано только 12. Та же самая «Альфа» просто не рискнула. Они понимали, что им предлагают вложить все деньги непонятно во что, и потом, если коммунисты в 1996 году победят, остаться ни с чем после их победы.
— Петр Авен неоднократно говорил, что их не пустили.
Значит, это вранье, если он так говорил. Их пригласили, как и всех, на первичный отбор. Они отказались. Те, кто согласился, им дали возможность сказать, какие предприятия они хотят. Мы взяли 2 или 3 предприятия, с которыми мы стали вести переговоры. Мы договорились с генеральными директорами, что если они выставляют предприятия на приватизацию, то они смогут потом купить у нас пакет (долю) по той цене, по которой она достанется нам. В нашем случае, по-моему, мы им тридцать процентов пообещали.
— Это еще одна претензия, которая высказывается, что все эти инвесторы заранее выстраивали отношения с менеджментом «своих» компаний. Вы, в частности, выстраивали с Муравленко [на тот момент президент и председатель совета директоров «ЮКОСа»], в свою очередь с «Сибнефтью» выстраивали…
Они выстраивали отношения, но поскольку они не имели влияния на условия приватизации, все делало правительство. Мы этот вопрос подробно разбирали с Прайсвотерхаусом (аудитором «Юкоса» ММ) и раскрывали его, когда выходили на ADR (американские депозитарные расписки ММ). Вопрос коррупции выпадает, поскольку решение они не принимали, которое давало преимущество кому-то одному. Они могли только сказать, согласны ли на приватизацию. На этом функционал заканчивался.
— С чем связан тот момент, что в большинстве этих конкурсов фактически не было аукциона? Большинство предприятий ушло за стартовую цену.
Эта история очень простая и прозрачная. Вышли на конкурс, государство получило кредит. Дальше возник момент приватизации, то есть момент, когда государство должно было провести продажу и направить ее в погашение кредита. К тому моменту уже и вопрос с выборами, и с предприятиями был решен. В этот момент все приходят и говорят, что хотят участвовать в приватизации. Мало того, что мы оказываемся кинутыми, потому что правительство взяло у нас деньги в рискованный момент, а теперь, когда риск снизился, предприятие не нужно. Дальше возникает другой момент. Кидается генеральный директор, который дал политическое согласие на то, что предприятие приватизируют с этим конкретным инвестором, а теперь инвестор меняется. Да, мы пришли в правительство и сказали, что они могут допустить это, это будет по закону, но это будет неправильно, потому что это изначальное нарушение договоренности. По сути дела, получается, что нас обманули, обманули генерального директора и обманули нас. На это нам было сказано: «Ну это же по закону обманули». «Окей», говорим мы, «Тогда давайте, чтобы все было по-честному. Мы давали деньги и резервировали эти деньги у вас наличными. Пускай наши оппоненты тоже возьмут эти наличные деньги, и тоже их зарезервируют». На что оппоненты испугались, потому что они понимали, что они зарезервируют деньги правительству, у правительства куча проблем, и с высокой вероятностью, независимо от того, кто победит, деньги им не вернут. Такой риск существовал. Поэтому они сказали: «Не, мы деньги наличные резервировать не будем. Мы будем резервировать ГКО». А здесь уже мы со своей стороны сказали, что это не по закону, потому что договоренность была, что все резервируют деньги, а если вы им разрешаете резервировать ГКО, то мало того, что вы нас кинули, вы еще им создаете преимущественное положение. На этом радостно разошлись, потому что они сказали, что готовы резервировать ГКО, но не готовы резервировать наличные деньги, а мы сказали, что это уже не соответствует даже письменному соглашению (Здесь, скорее всего, речь идет о ноябре-декабре 1995, когда проходили залоговые аукционы, а не 1996 г, когда вопрос выборов был уже решен, на момент проведения залоговых аукционов кредит под залог акций предприятий, еще выдан не был ММ).
— А Авен в ответ говорит, что вы резервировали деньги министерства финансов.
Знаете, на это можно сказать: «А вы живете на деньги американского казначейства. Вы же доллары получаете». У нас хранились деньги Министерства финансов, не все, некая пропорциональная часть. У нас хранились деньги государственных предприятий там, но спросите у Авена, он постарается честно сказать, что на это мы кредитовали также государственные предприятия и, в целом, был баланс, то есть сколько у нас лежало денег, как у уполномоченного банка государства, приблизительно столько же денег мы выдавали в качестве кредита государственным предприятиям. Кроме того, это составляло приблизительно двадцать процентов нашего баланса, все остальные восемьдесят процентов были другие. Конечно, можно сказать, что они финансировали за счет Министерства финансов. В каждом рубле, который мы выдавали, было двадцать копеек, которые принадлежали министерству финансов, были эти двадцать копеек в тех деньгах, которые мы выдавали государственным предприятиям или были эти двадцать копеек в тех деньгах, которые мы выдавали для проведения аукциона, — это глубоко философская позиция.
— Вторая часть уже была в декабре девяносто шестого года, через год, когда Ельцин уже стал президентом и риски были намного меньше. Вы купили еще тридцать три процента за те же деньги. Начальная цена была сто шестьдесят миллионов долларов, вы купили за сто шестьдесят миллионов и сто тысяч. Почему такие низкие цены?
Там, по-моему, инвестиционка была. Там был инвестиционный конкурс. Я не могу припомнить, не был ли это инвестиционный конкурс. Вполне допускаю, что, с учетом того, что у нас было сорок пять процентов, никто уже не полез.
— Про ваши отношения с миноритариями и почему к вам никто не полез, у меня будет вопрос через один. А сейчас я бы хотел задать вопрос по поводу качества менеджмента. Когда вы пришли на предприятие, оно находилось в критическом состоянии, но довольно быстро вам удалось ситуацию выправить. Какие шаги вы сделали? В чем секрет успеха?
На самом деле улучшение ситуации на предприятии прошло в три стадии. Первая стадия была самая оперативная, это было в начале. Потом вторая — это девяносто восьмой год, и третья стадия — двухтысячный год, это уже технологические изменения. На первых трех стадиях аспекты были связаны с тремя вещами: первая — это то, что нам удалось достаточно быстро скупить пакеты всех предприятий, находящихся в технологической цепочке, и ввести административную модель в части кооперации. То, что я вам говорил, было разрушено в начале девяностых, то есть кооперация между добывающими предприятиями, перерабатывающими и изготавливающими. Достаточно быстро подстроили все под административный контроль.
Второй важный нюанс был связан с тем, что был достаточно жестко бандитский край, в целом, Ханты-Мансийск, и руководители добывающих подразделений находились в полной зависимости от местных бандитов. К ним приходили бандиты, поскольку это маленький городок, то ничего не сделаешь. Они забирали у них нефть, в той части, в которой она отдавалась, чтобы кормить своих рабочих, а обещали им в обмен поставки товаров народного потребления. Ничего не поставляли, ничего не платили. Мы в этом смысле были более отмороженные. Я в ответ на такие пожелания сразу сказал, что я собираю всю нефть, то есть никакой директор, никакое добывающее управление не имеет право подписи для «Транснефти», только я. Соответственно, все бандиты могут идти ко мне. Я с бандитами никогда не разговаривал, спокойно взаимодействовали с господином Рушайло [Владимир Борисович Рушайло, с марта 1992 - заместитель начальника Главного управления по борьбе с организованной преступностью (ГУБОП) МВД России, с мая 1998 замминистра МВД, 1999-2001 глава МВД], который радостно брал этот функционал на себя. Нам удалось поднять на баланс приблизительно те тридцать процентов нефти, которые уходили вследствие вот этих бандитских дел, тридцать процентов от общего объема производства. Это было очень много.
Ну, наконец, третий элемент, связанный с тем, что я пришел, как бы, на новенького. Условно, Муравленко боялся приезжать в Нефтеюганск. Я приехал, поговорил со всеми трудовыми коллективами, поговорил со всеми подрядчиками и так далее, договорился с большинством, что замораживаем долги и даем предприятию начать нормально работать. Это достаточно обычная схема. Весь вопрос был в том, поверит трудовой коллектив или не поверит. Вот он поверил.
Этот комплекс из трех элементов позволил достаточно быстро, буквально к концу девяносто шестого года, предприятие сделать с позитивным кэш-флоу.