Поэт, фотограф, создатель архива "Книжница". Изучаю историю искусства и ландшафтную... · 17 апр 2018 · n-e-v-e-r-t-h-e-l-e-s-s.com
Вот отрывок из Данте, начало 29-й песни Paradiso:
Когда чету, рожденную Латоной,
Здесь - знак Овна, там - знак Весов хранит,
А горизонт связует общей зоной,
То миг, когда их выровнял зенит,
И миг, в который связь меж ними пала
И каждый в новый небосвод спешит,
Разлучены не дольше, чем молчала
С улыбкой Беатриче, все туда
Смотря, где Точка взор мой побеждала.
Я не знаю, сколько раз вам потребуется перечитать этот отрывок чтобы понять, что в нем происходит, но почему-то мне кажется, что больше одного. Впрочем, без знания античной мифологии, Птоломейской системы, Аристотеля и философии неоплатоников вы в любом случае не сможете в нем разобраться — без знания контекста этот текст недоступен.
Наверное, этот отрывок можно назвать сложным. Так или иначе, именно так выглядит существенная часть "Божественной комедии", и особенно Paradiso, где Данте углубляется в теологическую космологию своего времени. Модель такой сложности, кстати, сугубо классическая — она идет из сочинений Лукреция, фактически переписывавшего римскую натурфилософию привычным для поэтического эпоса гексаметром.
И вот, для сравнения, стасим первый из "Антигоны" Софокла:
Много в природе дивных сил,
Но сильней человека - нет.
Он под вьюги мятежный вой
Смело за море держит путь;
Кругом вздымаются волны -
Под ними струг плывет.
Почтенную в богинях, Землю,
Вечно обильную мать, утомляет он;
Из году в год в бороздах его пажити,
По ним плуг мул усердный тянет.
Все в нем, вроде бы, понятно – но если вы читали (или видели) "Антигону", то знаете, что он никак не соотносится с общим сюжетом, возникает из ниоткуда и вызывает некоторое недоумение. Чтобы понять, почему Софокл вставил его в пьесу и именно в это месте, нужно представлять себе особенности греческой этики, исходя из них попытаться прикинуть, как на самом деле распределяется моральный ландшафт пьесы, и уже потом переходить к стасиму.
Становится ли этот отрывок "простым", если он написан простым языком, но требует для понимания примерно столько же контекста, что и кусок из Данте?
Далее. Вот монолог шекспировского Кориолана:
O world, thy slippery turns! Friends now fast sworn,
Whose double bosoms seem to wear one heart,
Whose house, whose bed, whose meal, and exercise,
Are still together, who twin, as 'twere, in love
Unseparable, shall within this hour,
On a dissension of a doit, break out
To bitterest enmity: so, fellest foes,
Whose passions and whose plots have broke their sleep,
To take the one the other, by some chance,
Some trick not worth an egg, shall grow dear friends
And interjoin their issues. So with me:
My birth-place hate I, and my love's upon
This enemy town. I'll enter: if he slay me,
He does fair justice; if he give me way,
I'll do his country service.
Он простой в том смысле, что для него не требуется особенной эрудиции, как в первых двух случаях — но языком, требующим нескольких прочтений просто чтобы оценить стиль. Шекспир в принципе использовал простые сюжеты, вся его сложность именно и состоит что в языке формальной логики, каламбуров и монологов.
Так и что, простой это текст, или сложный?
~ ~ ~
Если перемотать вперед до века двадцатого, то современные примеры сложности не будут сильно отличаться от сложности классической.
К примеру, монолог Молли Блум не сложен в том смысле, что его сложно читать (он просто довольно длинный), но его стоит прочесть более чем однажды просто потому что это гениальная проза:
I was a Flower of the mountain yes when I put the rose in my hair like the Andalusian girls used or shall I wear a red yes and how he kissed me under the Moorish wall and I thought well as well him as another and then I asked him with my eyes to ask again yes and then he asked me would I yes to say yes my mountain flower and first I put my arms around him yes and drew him down to me so he could feel my breasts all perfume yes and his heart was going like mad and yes I said yes I will Yes.
Или вот отрывок из Blood Meridian Маккарти:
(...) he was a coldforger who worked with hammer and die, perhaps under some indictment and an exile from men’s fires, hammering out like his own conjectural destiny all through the night of his becoming some coinage for a dawn that would not be. It is this false moneyer with his gravers and burins who seeks favor with the judge and he is at contriving from cold slag brute in the crucible a face that will pass, an image that will render this residual specie current in the markets where men barter. Of this is the judge judge and the night does not end.
Он попадает под аналогию с хором Софокла: хотя в нем понятно, о чем идет речь, его место в общей картине романа довольно неоднозначно, и упирается в особенности того, как Маккарти исследовал проблему зла и фиатной валюты, вдохновляясь при этом гностиками и Мильтоном.
Собственно, в совсем современной литературе меньше всего будет примеров первого типа: вещей, укорененных в такой толще узкоспециализированного контекста, что незнание его делает пассаж недоступным. Это, к примеру, длинные цитаты об эволюции звезд в "Зимней войне в Тибете" или геологические аллюзии Джереми Принна.
Тогда как литература Средневековья и Возрождения использовала подобные вещи и там, и тут, и рассчитывала на читателя, гораздо лучше разбирающегося в античной культуре и тексте Писания, чем современный — а если и требования классического текста как правило были выше, то можно ли сказать, что он сам по себе был проще?
Отношения со сложностью в литературе в принципе неоднозначны, и не укладываются в простые двухмерные формулы, что раньше писали так, а сегодня этак. Подобные утверждения демонстрируют в первую очередь плохое знание материала, а во вторую — желание упрощать, чаще всего в идеологических целях.
Литература стала сложнее главным образом просто за счёт накопления истории и собственных практик. Это хорошо. Было бы неправильным говорить, что это "прогресс", но это недалеко от прогресса.
А что до перечитывания моментов — то их полезно перечитывать в любом случае.