«Постчеловеком» называют ту форму жизни, в которую потенциально сможет перевоплотиться человек благодаря достижениям медицины, биотехнологий, кибернетики, инженерии и других наук. Есть множество предположений, каким будет постчеловек и насколько безопасными для него самого, общества в целом и для земной экосистемы станут те или иные модификации.
О постчеловеке сегодня говорят теоретики, трансгуманисты (выношу их в отдельный пункт, так как до сих пор не смогла для себя уяснить, сфера философии это — или целый новый культ) и, конечно, художники, — они вряд ли смогли бы обойти эту богатую на яркие образы проблематику.
Тут можно говорить о множестве авторов, которые работают в самых разных жанрах и направлениях, особенно если определять термин «искусство» широко, отбрасывая проблематичное деление на «высокое» и «низкое». Так как в одном небольшом тексте невозможно обозреть все релевантное теме, от образа постчеловека в современной живописи до стиля «биомеханика» в искусстве тату, от фантазий космистов до романов в стиле киберпанка, я решила сузить вопрос и попробовать понять, как тема постчеловека представлена в кинематографе.
Первый постчеловек на экране — женщина?
Большинство фильмов, в которых авторы размышляют о постчеловеке, можно отнести к жанру антиутопии. В них постчеловеческое будущее выглядит отнюдь не радужно, а достижения науки чаще всего приводят к катастрофическим последствиям для общества и планеты, — ну, или как минимум вовсе не делают жизнь людей более полной и счастливой. В своих предсказаниях режиссеры и сценаристы чаще всего оказываются солидарны идеям философа Фрэсиса Фукуямы. Его книга «Наше постчеловеческое будущее: последствия биотехнологической революции» (2002) переполнена тревожным предчувствием дегуманизированного, предельно конфликтного постчеловеческого мира, наступление которого, по Фукуяме, уже неизбежность.
Первый фильм, где появляется образ «усовершенственного» технологиями человека — немой черно-белый «Метрополис» Фрица Ланга (1926). Тема постчеловека — не главная в «Метрополисе», она появляется довольно неожиданно, а связанная с ней история откровенно выбивается из всего сюжета. Один из героев фильма, изобретатель Ротванг, создает идеальное существо — женщину-машину. Это происходит на фоне революционных событий, и власть использует киборга, чтобы подавить восстание рабочих. В «Метрополисе» есть весьма символичный эпизод исступленного танца женщины-киборга, который сводит с ума наблюдающих за ним мужчин, в том числе главного героя. Здесь мы видим демонизацию одновременного феминного и кибернетического — в единой динамичной сцене.
Кадр из “Метрополиса” (1926)
Мне кажется, данный конкретный фильм больше рассказывает нам не о страхах перед кибернизированным будущим, а о восприятии Лангом общественных процессов настоящего, вроде женской эмансипации и предельного освобождения нравов в Веймарской Германии 1920-х с ее многочисленными кабаре и яркой танцевальной культурой. Почему тут возникает именно образ киборга, для меня пока остается загадкой.
Нечеловеческие страдания
Чтобы проследить за дальнейшей эволюцией образа постчеловека в кино, придется перенестись почти на 60 лет вперед, в 1980-е. В одно десятилетие на экраны вышел целый пул фильмов, посвященных этой проблематике. В первую очередь, это, конечно же, о «Бегущий по лезвию» Ридди Скотта, культовая картина, ставшая эталоном для последующих фантастических фильмов и кинематографическго киберпанка. Но мне хочется написать больше о другом важном кинотексте — «Робокопе» режиссера Пола Верховена (1987).
Мир будущего в “Бегущем по лезвию” (1982)
Главный герой «Робокопа» — молодой полицейский Алекс Мерфи, которого в самом начале жестоко убивает банда наркодиллеров. Исследователи под руководством доктора Мэри Лазарус «воскрешают» Алекса, создавая киборга с человеческим мозгом и сверхпрочным титановым телом. Киборг-полицейский во много раз превосходит своих коллег-людей в силе и меткости, что позволяет ему успешно бороться с преступностью. Но общественное благо, которое он приносит своему городу, оборачивается для него личным адом. К Алексу постепенно начинают возвращаться воспоминания о прошлой жизни, которые приносят ему невыносимые страдания.
Что мы видим в случае с «Робокопом» Верховена? Абстрактная «польза» человечеству, итог экспериментов в биоинженерии, имеет свою темную сторону. Ученые создают «нового человека», но новое в нем — это не только его особые, многократно приумноженные способности, но и невиданные прежде страдания, которые ему приходится претерпевать. Какими будут эти страдания, обычный человек оказывается на в силах ни предугадать, ни помыслить.
Кадр из "Робокопа" (1987)
Постчеловек и социальное неравенство
Итак, кибернизированное будущее может принести человеку не только новые способности, но и новые мучения, к которым невозможно быть готовым заранее. Но что если всевозможные био- и психомодификации вызовут страдания не только у людей, непосредственно им подвергшихся? Что если они приведут к дискриминации целых социальных групп, новым видам угнетения и общественным конфликтам?
Такие размышления тоже появляются в фильмах о постчеловеке. Например, в уже упомянутом «Бегущем по лезвию». Вообще этот шедевр Скотта требует отдельной дискуссии, в том числе в свете выхода на экраны ремейка «Бегущий по лезвию 2049». Здесь я лучше скажу о менее известных картинах, например, о «Гаттаке» (1997), посвященной потенциальной угрозе новой формы классизма, которую принесет развитие генной инженерии и биотехнологий.
Гаттака — «дивный» мир будущего, в котором ученым удалось полностью расшифровать геном человека и найти способ исправлять любые потенциальные дефекты. Детей в «Гаттаке» зачинают в пробирке, тщательно просчитывая самые удачные комбинации родительских генов. Есть в этом мире и те, кто создан «по старинке», сотворен волей случая, а не многомудрым ученым в белом халате. Таких детей именуют «божьми», и в новом мире они лишены каких-либо перспектив и возможностей. «Божьи дети» работают обслуживающим персоналом у так называемых «годных», их воспринимают в качестве людей «второго сорта» и обращаются с ними грубо и пренебрежительно.
Главный герой фильма, Винсент, — из «божьих детей». Он трогательно и «по-старомодному» близорук, слаб здоровьем и абсолютно никому в мире будущего не интересен. Однако Винсент не собирается мириться с этим положением дел, — он решает «сломать систему» и добиться успеха во что бы то ни стало. Небольшой спойлер: можно подумать, что фильм закончится каким-то смелым жестом Винсента, попыткой солидаризации с другими угнетенными, их борьбой за свои права: на пути к цели главный герой узнает о все большей несправедливости своего мира, которая его глубоко затрагивает. Но не ждите от него многого. Поднятая проблема остается деполитизированной, а система вскрывается при помощи старого доброго лома «сделай себя сам» — этого универсального ключа к «американской мечте».
Винсент, кадр из “Гаттаки” (1997)
Вообще, мне не удалось вспомнить хотя бы один фильм, в котором тема постчеловека раскрывалась бы менее абстрактно. Проблема не в модификациях как таковых, а в формах, которые эти эксперименты приобретут в контексте того или иного экономического или политического режима, — эта мысль проскальзывает лишь в некоторых картинах, например, в недавнем «Призраке в доспехах» или в «Генетической опере», причудливом постапокалептическом киномюзикле 2008 года. В нем показано будущее, где пересадка органов становится сначала жизненной необходимостью, а потом и «the new black», модой, на которой делает состояние корпорация GeneCo. Начало фильма выглядит вполне «обнадеживающе»: по ночным улицам мегаполиса крадется «Repo Man», «Конфискатор», кровавый коллектор будущего, преследующий должников по кредиту на новое сердце или усовершенствованные глаза. Однако ни тут, ни где-либо еще политическую сторону этого ужаса так и не решаются проговорить внятно и заостренно. Проблемы решаются при помощи «бога из машины», либо посредством перенесения фокуса с общественного на на глубоко деполитизированное личное, например, на слащавую любовную историю.
Кадр из “Генетической оперы” (2008)
Честнее всего (хотя, опять же, на мой вкус, недостаточно заостренно) здесь высказались создатели нежно любимого мной «Джонни Мнемоника» (1995). В фильме герой Киану Ривза зарабатывает на жизнь, продавая свою модифицированную, дополненную память, в которой он по заказу перевозит секретную информацию. Чтобы уместить туда больше данных, он решает стереть воспоминания своего детства. Деталь очень символичная и яркая: в современной европейской культуре благодаря изысканиям Фрейда и других психоаналитиков и популяризации их учений именно эти воспоминания воспринимаются как одна из основ личности, почва, из которой «произрастает» внутренний мир человека. Новые технологии становятся здесь лишь еще одним инструментом, который позволяет выкачать из человека все его ресурсы, использовать его тело и сознание по максимуму, не останавливаясь ни перед какими возможными разрушениями. Маркузе с его «Одномерным человеком» в страшном сне не могла присниться такая нечеловеческая эксплуатация.
А может, все не так плохо?
Конечно, есть и фильмы, в которых взгляд на постчеловека куда более позитивный. По моим прикидкам, их абсолютное меньшинство, но тем не менее, они существуют — и некоторые оказались весьма популярны в прокате.
Один из них — фильм Люка Бессона «Люси» (2014). В нем главная героиня благодаря модификации своего тела (правда, случайной) развивает незадействованные прежде возможности мозга. Весь фильм мы наблюдаем за тем, как Люси совершенствуется и все глубже познает окружающую реальность, чтобы в результате слиться с ней в единое целое, которое другим людям оказывается пока не под силу помыслить. Тут мы видим очевидную отсылку Бессона к культовой «Космической одиссее 2001» Стэнли Кубрика (1968), в которой человек, чтобы перейти на следующий уровень своего развития, отказывается от своей материальной оболочки, в принципе. Правда у Кубрика он совершает этот скачок благодаря вмешательству инопланетного разума, а не силами научных изысканий.
Люси у Бессона — это, очевидно, образ из «Манифеста киборгов» Донны Харауэй (1984). На пути к познанию «вида основ», она выходит за пределы не только материального существования, но и стабильной идентичности, отказывается от самоопределения в рамках бинарностей — мужского и женского, человеческого и животного, живого и технологичного, получая взамен неисчерпаемые возможности.
Кадр из фильма “Люси” (2014). Вертикальные линии — строчки с текстом, что-то вроде “исходного кода” реальности, который начинает распознавать героиня Скарлетт Йоханссон. Это, конечно же, очевидная отсылка к "Матрице"
Тревогу, которую вызывает у современного человека повестка философов-постгуанистов (к ним можно отнести и Харауэй), желание этих мыслителей пересмотреть границы женского и мужского, человеческого и животного, хорошо передал режиссер Винченцо Натали в своей «Химере» (2009). В этом фильме в центре внимания тоже существо на границе упомянутых бинарностей, чудо, созданное парой увлеченных ученых-генетиков. По сюжету оно оказывается неуправляемым и крайне опасным. Винченцо Натали явно не доверяет киберпанк-фантазиям Харауэй, предпочитая им традиционные категории гуманистической эпохи, знакомые — и потому кажущиеся спасительными.
Кадр из фильма “Химера” (2009)
Кроме того…
Я перечислила лишь некоторые из ярких фильмов, в которых поднимается проблематика постчеловека. У меня не было задачи сделать это перечисление максимально полным, скорее хотелось показать, в каком ключе тема чаще всего рассматривается киношниками. Многое важное не вошло в текст, например, нашумевшие «Суррогаты» (2009) или огромный пласт мультипликационного киберпанка, который крайне разнообразен и интересен для анализа. Вообще, сразу нужно признать, что мой обзор получился крайне западоцентричным. Буду рада, если кто-то дополнит эту картину. Особенно интересно узнать про фильмы разных национальных кинематографов и малоизвестный артхаус, посвященный постчеловеку и постчеловеческому. Может быть, вы наталкивались на что-то необычное в своих научных изысканиях — или просто ежевечерних поисках, что посмотреть?
Возможно, Элла. На все воля Возможного. На все воля Возможного.