Можно ли достичь нулевой степени письма?

Поскольку под письмом тут понимается не процесс письма, не писательская деятельность сама по себе и, уж точно, не авторский стиль, а текст как конечный результат, имеющий особые "привилегированные" признаки по сравнению с другими текстами (вертикальное измерение), чего не могли достичь даже ряд классиков французской литературы, используя только так называемое горизонтальное измерение текста, то вопрос нужно уточнить: 

Кому нужно достичь "нулевой степени письма" - автору, дабы его произведение стало максимально весомо и универсально? Чтобы оно было не только увлекательной историей, но и чем-то значительно большим? Или читателю, который должен быть в состоянии постичь оную весомость и универсальность во всём их "трёхмерном измерении" (иное образное сравнение по Барту), учитывая целостные образы отдельных смысловых единиц, а не только их прямолинейные значения? В идеале это должно работать с двух сторон - авторы достигают, читатели в состоянии это оценить. 

Если автору, то тут не стоит вопрос, можно ли её достичь. Сам Барт указывает на Виктора Гюго, Бланшо, Камю, Кейроля, Малларме, а противопоставляет им как не достигшим "нулевой степени письма" - Бальзака, Флобера (с его "теорией точного слова"), всю натуралистическую школу - Золя, Мопассана, Доде, кои возвели искусственную реалистичность романа в крайнюю степень (максимально отдалившись от "нулевой"). С другой стороны, при таком понимании текста, оную "степень письма" можно обнаружить у гораздо большего количества авторов, особенно вошедших в классику (а вот у современных с этим довольно плохо). Например, у Сэллинджера в "Над пропастью во ржи" можно найти признаки "нулевой степени письма", хотя казалось бы этот текст - совершенно прямолинеен и прост, как написано так и понимай. Но не тут-то было! Целый ряд образов имеет символическое значение, а повествование от первого лица позволяет воспринимать его из первых рук, а не как искусственное воссоздание реальности, к которому читатель безучастен, или уж во всяком случае не может иметь претензий, если безучастен и сам автор. Что исходит из вторых рук не даёт истинных переживаний. Вот некоторые секреты весомости и признаки "нулевого письма". 

Тут легче ссылаться на В. Шкловского и его "Воскрешение слова", чем Ролана Барта, из-за отсутствия у Шкловского чрезмерной образности как у Барта (ну да, текст "Нулевая степень письма" сам является образцом "нулевой степени", как это обычно бывает у философов, герменевтов, семиотиков и иже с ними), хотя проблема поднимается та же: ограничиваясь прямолинейным смыслом слов, мы имеем в виду только значения "мёртвых" слов, у которых выветрился их изначальный образ. Вот иметь в виду эти изначальные образы и значит достичь "нулевой степени письма" независимо от того, писатель ты, или читатель. 

И вправду "нулевой степени письма" наиболее уверенно достигли… философы. Особенно в пределах немецкого идеализма и французского постмодернизма. Кто-то спросит, причем тут философия, там же о художественной литературе? При том, что философия, как это ни парадоксально, гораздо шире стала пользоваться образностью, чем даже классика художественной литературы, которая нередко пыталась достичь вершин за счет занимательного/остросюжетного/социально значимого содержания и изысков стиля (форма). 

Прекрасными образцами "нулевой степени письма" в философии являются тексты некоторых немцев - Гегеля и даже вполне Ницше; и французов - Фуко, Деррида, Делёза, Бланшо, Мерло-Понти. Словом всех, кого трудно понимать, включая самого Ролана Барта. 

Философия, или её направление герменевтика, филология, лингвистика, или семиотика, зародившаяся в их недрах - это не нейронауки и даже не теория психологии, поэтому в них уместно выражать мысль образно как в художественной литературе, с одной стороны, с другой - в отличие от художественного вымысла, образы точно так же подчинены логике, как и прямолинейный язык, если правильно их понимать. (Их надо понимать именно правильно, а не интерпретировать кто во что горазд, на однозначность понимания образов обычно многое указывает в данном же тексте, прямолинейные высказывания перекликаются с ними.)

Истинная ценность литературных произведений редко бывает доступна обычному неподготовленному читателю, который не имеет в виду скрытые за образностью смыслы, поскольку и саму образность тоже не имеет в виду. Поэтому и авторы им нравятся, соответственно такие, которые максимально занимательны и понятны и минимально загадочны. И тем не менее идеалом для мировой литературы является последнее, а не первое. Если с первым переборщить, то это - бульварная литература, где автор - максимально - рассказчик и минимум - художник, такая литература в 90% превращается в макулатуру, если это не Бальзак, конечно (либо  ̶ч̶и̶с̶т̶ы̶й̶ ̶р̶а̶ц̶и̶о̶н̶а̶л̶и̶з̶м̶, л̶о̶г̶и̶ч̶е̶с̶к̶и̶й̶ ̶п̶о̶з̶и̶т̶и̶в̶и̶з̶м̶, если выносить сказанное Бартом на уровень философии и философии науки. Это не мои домыслы. Барт завуалировал эту мысль под образностью). Но если переборщить со вторым, то получится сложная литература вроде творчества Густава Майнринка (моё личное пристрастие), или, уж точно, Джойса, которыми вовсе не зачитываются. Но последний завораживает своей крайней непонятностью. А также никем не понятого Деррида. 

Поэтому всегда остаётся вопрос, хочет ли автор остаться верен себе или угодить читателю? Но разве кто-то выбирает сознательно как ему писать? Иные тексты оказываются полны скрытых смыслов не потому, что авторы их сознательно вкладывали. Это получается как-будто бы само собой. Или не получается. 

Так что речь тут идёт не столько о том, чтобы достичь такого письма, сколько понимать теоретически, что это за зверь и на каком расстоянии от него держаться.