Мы обязаны этому не журфакам, а бизнес-журналистике, которая на долгие годы заняла у нас место общественно-политической. «Коммерсант» и «Ведомости» изначально задумывались как бизнес-издания. На рынок пришел «Коммерсант» и сказал: знаете, ребята, мы будем публиковать фактически сводки, мы настолько беспристрастны, что вы в жизни не узнаете, что мы думаем на самом деле. Правда, они оттягивались на заголовках, но, мне кажется, это настолько пошло, что я уже читать не могу. За ними потянулись общественно-политические издания, новостные - и вдруг стало хорошим тоном, абсолютной нормой то, что журналист должен быть беспристрастен.
Но тогда пусть за нас роботы пишут! Как раз сейчас на медузе мы пытается вернуть человеческую интонацию, пытаемся рассказать, что нам не все равно. Но для этого ты должен абсолютно четко продемонстрировать свою позицию. Это не вопрос о пропаганде, это вопрос о личном отношении. Когда вы пишете, что нефть подорожала, а продукт вышел на IPO - окей, здесь эмоции не нужны. Но во всех остальных случаях, когда вы людям рассказываете о людях, почему нужно убирать эмоции? Почему надо убирать отношение? Как это может повлиять на объективность? Это не помешает тебе перечислить все факторы, которые ты должен перечислить. Мне кажется, что бизнес-журналистика в этом смысле немного исказила наше представление о том, как мы должны писать.
Сейчас мы работает в эту сторону формата, который называется full disclosure - максимальное раскрытие темы. Если журналист или редактор как-то связан с историей или у него есть какая-то заинтересованность, или если он в этом конфликте принимает хоть какое-то участие, он обязан полночью раскрыть эту информацию. Чтобы человек, когда будет читать этот текст, прекрасно понимал, кто его пишет. Так мы писали, например, историю про Ходорковского – мы полностью описали свою ситуацию с ним. А нас не поняли - все подумали, что это для драматизма было добавлено, а это было абсолютное full disclosure.