Сейчас стало очень сложно шутить. Люди так болезненно теперь воспринимают некоторые вещи! Каждый человек словно специально пытается найти в твоей шутке нечто, что может его ранить. Мне кажется, это связано с тем, что юмор стал своеобразным политическим рупором. Теперь каждый думает: «А что означает эта шутка? Что вы тут нам хотите сказать? Может быть, вы зря про это шутите?». Я много думал о том, почему люди обижаются на шутки? Когда им говорят правду! Не забывайте, что сейчас стали шутить откровеннее. То есть сама шутка уже не такая беззубая, у нее клыки - она хочет удивить. Потому что очень выросло информационное поле для реализации шуток – они теперь звучат изо всех утюгов и приемников. Появляется эффект пресыщения. Поэтому нужно как-то это дозировать, иначе потребителю в определенный момент станет скучно и не смешно. Теперь человек, который шутит, хочет отличиться от засилья пресного юмора, он хочет удивить. И конечно, общественностью это воспринимается полярно: кто-то дико смеется, а кто-то дико обижается.
Хотя в юморе, как и в любом направлении искусства, есть цикличность - как и в музыке, как и в моде. Всегда было смешно, когда кто-то падает, наступив на банан. Это было смешно при Чаплине, и смешно сейчас. На юбилейном выпуске КВН я выходил на сцену с тортом и падал – все смеялись. Все-таки мы воспринимаем юмор на фундаментальном уровне, это какая-то глубинная психология. Поэтому принципиально ничего измениться не может.