Очень популярная сексистская байка. Но это всё фантазии юношеские спермотоксикозные, как и про целые деревни - бывшие усадьбы, где живут до сих пор люди на одно лицо - Пушкина, Толстого, Тургенева и т.д. Хотя и не лишенные некоего обоснования. В Полинезии и на Таити у примитивных (на XIX век) племен бытовали 1) вообще довольно свободные половые нравы, см. путевые заметки Милослава Стингла, там про это много; 2) гостям и иностранцам, в частности, предоставляли женщин на выбор в качестве подарка, см. житие художника Поля Гогена и его таитянские работы.
А вот среди папуасов такого обычая не было. Миклухо-Маклай пишет в дневнике: "Перед тем как войти в деревню, я давал знать о своем приближении звуком свистка; дважды я убедился, что таким образом я предупреждал общую тревогу в деревне и давал время женщинам и детям удалиться: это было более удобно, так как всякий раз, когда я являлся неожиданно, бедные встревоженные женщины кидались в буш и прятались, не считаясь ни с чем. Теперь, когда они слышат сигнал моего прихода, они знают, что Маклай не войдет, не дождавшись, пока они уйдут. Я обнаружил у входа в эту деревню старое бревно, где тем временем отдыхал. С тех пор как я принял этот новый способ входа в деревню, я нашел, что мужское население принимало меня более доброжелательно, не вооружалось".
То есть это вполне патриархальное традиционное первобытное общество. Но даже когда папуасы перестали бояться Маклая, ситуация не поменялась. Нужно понимать, что сожительство с полинезийками и папуасками для европейца середины XIX века - это не экзотика и секс. Это зоофилия. Аборигенов всё еще привозили в европейские и американские зоопарки и цирки, держали в клетках, изучали как дикую природу. Поэтому на Гогена смотрели более чем косо. А Маклай и для выживания и для облегчения своих исследований поддерживал среди папуасов свой имидж "человека с луны" и не стремился ломать психологическую стену с местным населением. Среди папуасов Новой Гвинеи Маклай провел оседло самое большое количество времени. Прочие регионы он проезжал проездом и в основном работал врачом - он очень подробно ведет дневник и женщин описывает, в основном, с брезгливостью и, в основном, пациенток. Честно говоря, вообще без понятия, как он регулировал свою половую жизнь. Может быть, ее и не было никакой. Не он один.
1872 год. 29 мая. Я был разбужен шорохом, как будто в самой хижине; было, однако ж, так темно, что нельзя было разобрать ничего. Я повернулся и снова задремал. Во сне я почувствовал легкое сотрясение нар, как будто бы кто лег на них. Недоумевая и удивленный смелостью субъекта, я протянул руку, чтобы убедиться, действительно ли кто лег рядом со мной. Я не ошибся; но, как только я коснулся тела туземца, его рука схватила мою, и я скоро не мог сомневаться, что рядом со мной лежала женщина. Убежденный, что эта оказия была делом многих и что тут замешаны папаши и братцы и т. д., я решил сейчас же отделаться от непрошенной гостьи, которая все еще не выпускала моей руки. Я поднялся с барлы и заявил, что я спать хочу, и, не зная все еще достаточно хорошо туземный язык, заметил: "Ни гле, Маклай нангели авар арен". (Ты ступай, Маклаю женщин не нужно) и улегся снова на другом конце барлы. Впросонках слышал я шорох, шептанье, тихий говор вне хижины, что подтвердило мое предположение, что в этой проделке участвовали не одна эта незнакомка, а ее родственники и другие. Было так темно, что, разумеется, лица ее не было видно. На следующее утро я, разумеется, не счел подходящим собирать справки о вчерашнем ночном эпизоде: такие мелочи не могли интересовать человека с луны. Я мог, однако ж, заметить, что многие знали о нем и о его результатах. Они, казалось, были так удивлены, что не знали, что и думать.
13 августа. Сидел дома и писал антропологические заметки о туземцах этого берега, которые намерен послать академику Бэру. Пришло очень большое число жителей окрестных деревень, одни только тамо-боро, с весьма странною просьбою: они хотели, чтобы я навсегда остался с ними, взял одну, двух, трех или сколько пожелаю жен и не думал бы уехать снова в Россию или куда-нибудь в другое место. Они говорили так серьезно, один после другого, повторяя то же самое, что видно было, что они пришли с этим предложением после долгих общих совещаний. Я им отвечал, что, если я и уеду (в чем я нисколько не был, однако же, уверен), то вернусь опять, а что жен мне не нужно, так как женщины слишком много говорят и вообще шумливы, а что этого Маклай не любит. Это их не очень удовлетворило, но они остались, во всяком случае, довольны табаком, который я роздал членам депутации.