Движение «За честные выборы», всколыхнувшее российское общество пять лет назад, стало вехой в истории постсоветских протестных движений. Однако, характеризуясь идеологической индифферентностью и фокусом на гражданско-моральную риторику, оно не смогло предложить обществу внятной социально-политической повестки. В то же время массовая мобилизация 2011-2013 годов стала одним из факторов репрессивного поворота государства. После «болотной» оппозиционный протест стих, уступив место другим формам коллективного действия.
До сих пор эхом «Болотной» отзываются шествия и марши гражданской направленности. Такие события как марш мира, шествия памяти Бориса Немцова и против «закона Димы Яковлева» продолжают болотную «традицию». Вместе с тем, надо заметить, что эти разовые акции также не переросли в движение, обладающее артикулированной общественно-политической повесткой. Интересным продолжением оппозиционных митингов стала мэрская эпопея Алексея Навального, который ввел в политическую жизнь России смешанный жанр протестной мобилизации и «классической» предвыборной кампании. Вероятно, именно это сочетание обеспечило ему успех – 27 процентов голосов.
После митингов 2011-2013 годов второе дыхание обрел ставший в 2000-х традиционным для российской политической культуры локальный активизм, то есть деятельность, направленная на близкую среду, например, защита скверов и парков от вырубки, борьба с точечной застройкой, кампании против сноса исторических зданий. После заката «Болотной», посетители оппозиционных митингов создали десятки локальных активистских групп в районах крупных городов России. Важно отметить, что «постболотный» активизм отличается от типичного для России местного активизма, существовавшего в 2000-х. Как правило, локальными активистами становились обычные люди, столкнувшиеся с внезапными проблемами и убедившиеся в том, что решить их в одиночку невозможно. В данном же случае речь идет о людях с протестным опытом, которых этот опыт единства и действия так сильно воодушевил, что они решили его продолжить, правда, в малом масштабе. А конкретные проблемы найдутся всегда. Большая роль «Болотной» состоит в том, что она политизировала локальный активизм – сделала его не только «малыми делами», но и политикой, борьбой с властями за гражданские права «на местах».
В отсутствие серьезных политических протестов стали заметны социально-экономические и трудовые акции. Выступления дальнобойщиков, забастовки учителей, врачей и работников фастфуда, «поход на Москву» кубанских трактористов, «итальянские забастовки» на Качканарском горно-обогатительном комбинате и автопредприятиях, протест строителей космодрома «Восточный», забастовки моряков российских судов, «итальянская забастовка» докеров в Санкт-Петербурге, а также недавний демарш обманутых рабочих-мигрантов – признаки того, что наступающий экономический кризис, возможно, изменит картину протестов в России. И тогда главный вопрос будет состоять в том, объединятся ли возрастающие трудовые и затухающие гражданские протесты. Ответ на этот вопрос будет зависеть, в том числе, от стратегии протестных лидеров.
Наконец, присоединение Крыма и война в Украине спровоцировали виток консервативной, но отчасти и протестной политизации в России. Митинги в поддержку Донбасса, волонтерство вокруг гуманитарной помощи, добровольцы, отправляющиеся на войну и широкая общественно-политическая дискуссия, подпитываемая телевизионной пропагандой, изменили настроения в обществе. Впрочем, надо сказать, что если «болотники» были готовы выйти на улицу, но идеологически, как правило, себя никак не определяли, то «крымнашисты» в большинстве своем – убежденные сторонники «правильной» позиции, но способны ли они консолидировано выйти на улицу, остается неясным.
Таким образом, после «Болотной» и репрессивного поворота мы увидели несколько тенденций: локализацию протеста, которая «уменьшила» болотную, зато политизировала «районный» активизм, медленное нарастание новых социально-экономических и трудовых выступлений и появление консервативной политизации вокруг патриотической повестки, которая может сформировать в обществе новый идеологический раскол, который еще недавно казался нам атавизмом 1990-х.