Представьте себе человека, выросшего в трюме грузового судна, и всю жизнь питавшегося размоченными сухарями. Что будет, если спустя 20 лет его выпустить, и дать ему в руки сырое мясо? Первой его реакцией будет непонимание — он даже не знает, что это съедобно. Второй — будет неприятие, что странный красный сухарь жилистый и невкусный. Третьей — уже после первичной эйфории обо всём жареном, сытном и калорийном, когда он уже поживёт с людьми, и у него возникнет необходимость как-то соизмерять свой опыт и их — возникнет компульсивная реакция, что всё-таки мясо — это враньё. А истина — в сухарях.
Для рядового российского зрителя историческая эстетика закончилась примерно на уровне конца 19-го века — и соответственно, самым новым, что этот зритель способен воспринимать, будут, скорее всего, импрессионисты и передвижники (и соответствующие лубочные стилизации под оных).
Пробел этот связан, конечно, с Советским опытом и навязанной в нём плотной культурной изоляцией. Советский соцреализм был не то чтобы неэстетичен, но его эстетика исключала сложность, конфликтность, многообразие — а подобный однотипный рацион, в отсутствие внешних притоков, не насыщает, и очень быстро перестаёт работать. Соответственно, "добирать" нехватку конфликтного советский зритель мог только в живописи прошлых веков, и наиболее распространённой была, соответственно, наиболее социальная.
Эта ситуация не просто сужает спектр доступных человеку культурных кодов, но и атрофирует у него способность к восприятию новых — эффект Платоновской пещеры с элементами эхокамеры — а когда это происходит достаточно массово и на протяжении достаточно долгого времени (а 70 лет для ХХ века это очень долго), то и на восстановление этого навыка уходит потом не год, и не два, а несколько поколений.
Современное искусство — абстрактный экспрессионизм, концептуализм, поп-арт, минимализм и постминимализм, да даже постимпрессионисты — всё это десятилетиями строилось на интерпретации специфических вопросов своего конкретного времени, к тому же надсаженных друг на друга. Это взаимообразующие пространства споров и диалогов, которые слишком долго были для нас закрыты, как если бы весь остальной мир состоял из одних газетных заголовков, а не из миллиардов жизней.
А самое ироничное — что люди, говорящие, что они не понимают современное искусство, но понимают классическое — чаще всего не понимают и классического. Потому что если смотреть на живопись не исходя из навязанных культов какой-то конкретной эпохи, а смотреть на неё всю в целом, то становится очевидно, что всё оно, от наскальной живописи и до сегодняшних выставок в white box'ах, исходит из одних и тех же течений, окрашенных временем в те или иные цвета.
В таком взгляде — не с одной точки, а со всех сразу — становится очевидным, что у Ротко и Тициана больше общего, чем у Тициана и Микеланджело, что Пикассо местами реалистичнее Сурикова, да и вообще от эпох остаётся только то, что кто-то о них напишет. И в свете чего ну нельзя целиком, полностью понимать и принимать какой-либо один из многочисленных вариантов изобразительного искусства, и не принимать все многочисленные остальные. Это так не работает.
Просто взгляд на всё сразу невозможен изнутри одной долгой навязанной парадигмы, и тем более невозможен когда эта парадигма распалась, а пробел ещё не заполнен. Этот пробел становится живым напоминанием, что где-то везде за пределами соцреализма целый век строилась вся мировая культура, которую мы всю целиком пропустили и ни хрена по сути о ней не знаем. Так что и современное искусство служит сейчас зеркалом компульсивных пост-советских реакций, попытками всё вокруг объяснять отмыванием денег и пропагандой.
Это нормально. Люди всегда оценивают непонятное по тому, что происходило долгое время с ними самими. Это, конечно, реакция инвалидная — презрение безногого к людям с ногами. Но это пройдёт. Это всегда проходит.
А если кому-то хочется, чтобы это прошло быстрее — достаточно просто смотреть картины. Всех периодов, всех эпох. Не заставлять себя ничего читать — читать когда хочется, но большей частью просто смотреть. Пока оно всё не сложится.