Понятие социального искусства так или иначе связано с левой идеей, с идеей социального переустройства общества. Расцвет социального искусства в России пришелся на первые годы советской власти. И Николай Евреинов, и «Синяя блуза» (Брик, Маяковский), и Александр Брянцев с рождением ТЮЗа для беспризорников – это порождение левой идеи. Люди на полном серьезе и с какими-то смелыми решениями строили утопию общества, в котором есть, как в случае с равным доступом к средствам производства, равный доступ к искусству. Поэтому шел поиск тех форм, которые мобилизовывали бы человека, который никогда не был художником, стать художником. Николай Евреинов это делал в одной перспективе, а Маяковский с «Окнами РОСТА» – в другой. Это разные полюса одного явления. Естественно, эта левая идея была раздавлена очень быстро, она прожила в Советском Союзе считанные годы – все это начало сворачиваться еще до 1930-х годов, еще когда утвердилась партийность литературы Ленина. На смену всплеску русского революционного авангарда снова пришла бюрократическая машина, только уже советская, и отрезала то, что действительно мобилизует человека как художника. Этой выстраивающейся советской машине человек как художник был не нужен, ей был нужен человек как чернорабочий, человек как строитель БАМа.
Искусство делает человека художником, а художник – человек, который умеет думать, умеет принимать самостоятельные решения. Это очень неудобный человек для любой системы. В этом смысле социальное искусство всегда находится на периферии правящего класса. На западе оно расположено на периферии буржуазии, и поэтому, например, в Бразилии, под влиянием противодействия западному обществу и западной идеологии, Аугусто Боаль создает Театр угнетенных, который хорошо прижился в Европе. Театр угнетенных – это такая форма театра, в рамках которой люди коллективно проговаривают и меняют финал пьесы, выходят из зала сами сыграть за главное действующее лицо и, таким образом, учатся брать на себя ответственность за коллективное действие.
Есть инклюзивный театр, который разрушает границы нормы того, кто есть актер как протагонист, потому что культ актера-небожителя нашел самое яркое воплощение в XX веке, условно скажем так, в Марлен Дитрих: «идеальная актриса», но одновременно и икона фашистского кинематографа. И в данном случае фигура идеального артиста – это фигура фашистская, потому что это фигура сверхчеловека, которого нужно обожать, боготворить, собирать его изображения. Можно сказать, что это, в принципе, такой своего рода Гитлерюгенд. И когда – вспоминая советское ругательное слово – «дефективный» человек вдруг оказывается протагонистом и культ идеальной Марлен Дитрих (или, например, Любови Орловой) начинает вдруг подвергаться сомнению, правящее общество начинает сильно по этому поводу нервничать. Поэтому во всем мире, какую бы мы страну ни взяли, в генеральной линии государства мы социальный театр никогда его не найдем. Нужно сразу идти на окраины.
В этом смысле в Европе интересно, потому что социальная модель общества, заточенная на нужды конкретного человека, конечно, ассимилировала идею социального искусства, и там социальный театр процветает – идет активная работа с пожилыми людьми, с подростками, с инвалидами. Но очень часто это приобретает уродливые формы: когда такие проекты смещаются с периферии на генеральную линию, пропадает главное – острота искусства. Остается только социально-благотворительное начало, потому что искусство всегда проблемно. Оно должно быть категорично, оно должно подвергать сомнению понятие нормы. А вместо этого возникает нечто толерантное, вроде группы анонимных алкоголиков, что тоже, конечно, прекрасно, но в этом нет искусства. Потому что искусство – это всегда проблематизация, заострение. Никакое общество не любит заострения. Общество любит спокойствие у телевизора. Если мы хотим найти именно социальный театр – и оба слова в этом словосочетании главные – то мы должны всегда уходить с генеральной дороги куда-то в сторону. Это значит, что где-то на обочине этой дороги какие-то специальные люди пытаются эту дорогу как-то расширить или, наоборот, свернуть в сторону. То есть, работают они там, а не в середине магистрали.