Да. По нескольким причинам.
Прежде всего потому, что в области социально-гуманитарного знания мы живем в «фукианскую» («фукольдианскую») или, если угодно, «пост-фукианскую» эпоху. Даже если воспринимать приставку «пост-» всерьез и соглашаться с ней, то и это будет не только признанием значения Фуко, одного из наиболее влиятельных интеллектуалов XX века, но и того факта, что мы по сей день продолжаем мыслить «в тени его», пусть и путем отталкивания, отбрасывания его положений.
Во-вторых, Фуко – это не столько конкретные концепты, хотя и в них нет недостатка (микрофизика власти, дискурсивная власть, археология знания и т.д.), сколько стиль мышления. «Стиль» не случайно отсылает к области искусства – его можно воспринять и усвоить, как стиль в музыке или в живописи, не разучив набор отдельных положений, а путем в первую очередь «наслушивания», глаз должен «насмотреться» этого художника, этой школы живописи, равно как ученик живописца научается своему ремеслу копируя работы мастеров. В случае с Фуко первостепенную роль играет «устройство взгляда» - и работы самого Фуко здесь плохо заменяемы массивом последующей литературы. Напротив, обращение к первоисточнику позволяет увидеть, как срастаются темы и подходы, вроде бы совсем разнородные в современном употреблении – или как проблематизируется ставшее очевидным: например, помянутая выше дискурсивная власть и «нейтральность [научного] взгляда».
Из тех идей Фуко, с которыми мы сталкиваемся и в которых нуждаемся, осмысляя собственную повседневность, можно, к примеру, привести:
«биополитика» - о власти, зашитой в наших телах, когда с нас требуют, например, медицинскую справку при приеме на работу или принуждают вести «здоровый образ жизни»;
связанную с ней «микрофизику власти», прошитость отношениями власти всех сфер нашего существования – о том, что власть не гнездится где-то вовне, а выстраивается из этих самых бесчисленных действий; эта власть не симметрична – но властью (своей) обладает каждый элемент системы: и раб властвует над господином, хотя иначе, чем господин над рабом;
«дискурсивная власть» - например, дабы наше суждение было услышано, оно должно быть выражено определенным образом (так, крик на заседании диссертационного совета: «сам дурак!» не будет расцениваться как критика выступления, для этого надобно облечь в форму: «при всем уважении к почтенному оппоненту, многие суждения его доклада вызывают мое недоумение. Так, в пункте шестом он отмечает…» и т.д.). Предельно огрубляя отметим: особенность же в том, что «форма» здесь не нейтральна по отношению к «содержанию» – «форма» определяет, какое «содержание» может, а какое в принципе не может быть выражено, оказывается в зоне непроизносимого. Отсюда знаменитая формулировка Фуко: единственный язык, на котором могут говорить угнетенные – это язык угнетателей, т.е. они угнетены не (только) тем, что им не дают сказать, а тем, что сказать они могут только чужое. Но так как отношения власти – универсальны, то изменение – это появление новой «области молчания», всегда сопутствующей «области говорения».