Во-первых, это блестяще написано. Это монолог актера, который из комика превращается в трагика; монолог, неясно кому рассказанный (задумайтесь, кому можно что-то рассказать после того, что происходит в финале?), — то ли исповедь, поведанная в тамбуре буквам Н Е П Р И С Л О Н Я Т Ь С Я, в которые как-то еще затесалась буква Ю, то ли непрестанная и — по привычке — литературно обработанная внутренняя речь героя, интеллекту которого не мешает ни сон, ни делирий… Здесь все — от рецепта коктейля «Сучий потрох» до эротической сцены с многоточиями, от истории любви к арфистке Ольге Эрдели до взаимоотношений с соседями по комнате в Орехово-Зуеве — дышит (с перегарной мощью) высочайшим качеством прозы. В лучших монологах, к примеру, стенд-апа так и бывает: какой-то незнакомый вам человек рассказывает историю о себе, о своих знакомых, о своих проблемах — с чего, казалось бы, вы должны его слушать? Но если актер по-настоящему хорош, вы слушаете и забываете, что у этого рассказа должна быть какая-то цель. Пример немного в сторону: так Швейк по поводу и без повода рассказывает свои истории — сам Швейк может не нравиться окружающим его персонажам, но мы нипочем не бросим книгу Гашека.
Во-вторых, это прекрасное описание советской жизни, русских людей конца 1960-х, поданное самым простым и остроумным способом: изображается вагон электрички, в котором собралась самая разношерстная публика, объединенная в алкогольное братство, возводимая до экстракта всего народа (вспомним отступление о «глазах моего народа», безусловно, отсылающее к Гоголю). Когда в 2008-м выходит роман Натальи Ключаревой «Россия: общий вагон», в этом емком образе она, конечно, повторяет Ерофеева. Несмотря на мат, пьянство и безобразие, Ерофеев в душе нежен (о чем сам не раз пишет) и взыскует порядка; растерянный, едущий куда-то фатально не туда Веничка — герой даже не романтической, а предромантической поры, а композиции его произведения вообще на протяжении основной части текста свойственно классицистическое триединство времени, места и действия; его сбой на еще более древнюю, циклическую структуру сюжета (архаику, в которую погружает алкоголь) и приводит в конце концов к катастрофическому финалу.
В-третьих, маргинальные идеи? Смотря для кого: люди считают маргинальным то, что далеко конкретно от них. Попутчики Ерофеева, его галлюцинации и он сам обсуждают Пушкина, Гоголя, Петра Великого, Гегеля, Маркса и Энгельса, Бунина, Чехова, Мусоргского и Гете. Обсуждают, понятно, в специфическом разрезе — алкоголическом ли, фантасмагорическом ли, обсуждают не их самих, а некие отзвуки, пробившиеся сквозь толщу времени и культурных слоев, — но обсуждают же и находят этот разговор занятным и душеполезным. Вероятно, по сравнению с нынешними алкогольными беседами это и впрямь маргинально, но не зря же СССР называли самой читающей страной на свете.
Единственный ответ на the question, который я прочла до конца. Абсолютно мое понимание. Спасибо!
Эту книгу очень легко было понять в советские годы, когда единственным прибежищем страдающего интеллигента была выпивка. И очень трудно понять в наши годы, когда единственным прибежищем страдающего интеллигента является интернет.
Ответ не будет связан с вопросом, извините! Однако, если вы живёте в Москве, сходите в СТИ на одноименный спектакль! Была на нем до прочтения поэмы. Проникнитесь, обещаю!