Почему реализм ушел из искусства?

Существует прекрасное видеоинтервью Фрэнсиса Бэкона, где он сидит в лондонском ресторане, и на столике у него стоит маленький чайник вина, из которого Бэкон периодически наполняет свой бокал, а затем подливает собеседнику. Одним из вопросов интервью было классическое "почему вы делаете так", на примере известных повторяющихся у Бэкона образов: почему он изображает людей как мясо, почему с открытыми ртами, и т.д., и по мере того, как содержимое чайника переходило из чайника в бокал, а из бокала внутрь Фрэнсиса Бэкона, его ответы плавно переходили из "well, I think it sort of just works for me" в "well, isn't that how it really is?"

Реализма как монолитной идеи, вообще говоря, никогда не существовало. Даже его определение содержит в себе скрытое противоречие: если реализм это "как есть", то что такое "как есть"? Примитивные изображения людей в средневековых манускриптах тоже воспринимались авторами как то, как оно "есть": если реальность была символической, то какой, спрашивается, должно быть её изображение? Сегодня же рядовой зритель, глядя на "Рождение Венеры" Боттичелли, думает, что она написана реалистично, не замечая, что её пропорции спорят с биологией, положение тела — с гравитацией, и она вообще не отбрасывает тени.

Так что в первую очередь, говоря о вопросах реализма, стоит сразу оговориться, что в живописи никакого канонического понятия о реальности не существует. Есть идеализм, натурализм, соцреализм, фотореализм — разные способы фокусироваться на разных вещах — но если мы говорим о реальности как о трактуемом данном, то на момент своего написания "Герника" Пикассо была в той же степени реалистична, что и рисунки пещеры Шове на момент своего.

В результате чего то, что сегодня пишут в стиле т.н. "classic realist revival" — это уже не попытка описать реальность, а заимствование из модели реальности в том виде, в котором она существовала в живописи 19-го века. Такие художники действительно есть, у них есть выставки, их работы существуют на рынке. Просто это не рынок искусства — скорее, таксидермии.

Главное же — что это не вопрос времени. Будь это вопросом времени, существовали бы массовые движения старообрядцев от искусства, утверждающих, что писать можно только красной охрой при свете факела. Ортодоксия — штука иррациональная, но чертовски харизматичная, так что даже при минимальной убедительности у неё всегда найдутся сторонники. Но сторонников нет — есть только редкие палеоконсерваторы, практически невидимые в общем художественном процессе, поддерживающие свою значимость рангами, членствами, и ещё чем-нибудь на заказ, вроде росписи холодильников.

А причина проста: старые реализмы уходят в прошлое не потому, что выходят из моды, а потому что в них разочаровываются. Мир меняется, производит новые образы и новые формы, художники адаптируют их и меняют, создают новые работы, и, выкидывая их в мир, в свою очередь изменяют мир. Вся эстетика раннего авангарда была рождена промышленной революцией, из геометрического прагматизма огромных заводских конструкций. Вся эстетика современности была рождена художниками-авангардистами, создавшими первые школы дизайна.

Писать сейчас в стиле какого-нибудь неоклассицизма означало бы делать вид, что ничего этого не было: ни истории, ни связанного с ней нового опыта. Это было бы плохо не потому, что это из прошлого — а потому, что это враньё.

Так что этого нет. Не в той части культурного дискурса, который всё-таки что-то значит. И это здорово. Возможно, история чему-то нас всё-таки учит. По крайней мере, художников.